Социальная философия

Истина и ценностИ

Ценности –

«Термин, широко используемый в философской и социологической литературе для указания на человеческое, социальное и культурное значение определенных явлений действительности» [Философский энциклопедический словарь, 1984, с.765].

«Иметь значение» — это значит «быть знаком» чего-то. Из этого номинального определения следует, что ЦЕННЫМИ ЧЕЛОВЕК СЧИТАЕТ ТОЛЬКО ТЕ ЯВЛЕНИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ, КОТОРЫЕ ДЛЯ НЕГО ЧТО-ТО ЗНАЧАТ. И наоборот, ЯВЛЕНИЯ, НИЧЕГО НЕ ЗНАЧАЩИЕ, НЕ ЯВЛЯЮТСЯ ЦЕННЫМИ.
Это номинальное определение далее разворачивается в реальное через выделение ценностей предметных и субъектных.
К предметным относят: 1) все многообразие материальных предметов природы и культуры, 2) весь комплекс общественных отношений, 3) явления природы, включенные в сферу культуры.
Предметные ценности названы в аксиологии благами. Субъектные же ценности – это наше отношение в форме оценки по шкале «хорошо-плохо» предметных ценностей, то есть благ, на основе определенных критериев и процедур и сами эти критерии и процедуры. Предметные ценности (блага) ценностно не нагружены, безразличны и бессмысленны и вовсе не являются ценностями сами по себе. Они имеют смыл только как знаки, «читаемые» человеком. Их смысл и аксиологическая нагруженность – в отношении к ним человека. Термин «субъектные ценности» отражает, таким образом, процессуальность и привязанность предметных ценностей (благ) к действительному, то есть действующему человеку.
В чем, собственно, видится проблема ценностей? Почему она столь дискуссионна? Из определения субъектных ценностей видно, что проблема – в критериях и процедурах оценивания.
В самом деле, если для меня ценностью, то есть «хорошим», «желательным» является, например, воспитанность (как общественное отношение), то все дело сводится, во-первых, к моему определению понятия воспитанности, а во-вторых, к методам фиксации воспитанности как явления. Не трудно заметить, что и определение и фиксация явления оказываются связаны с процессом познания, знанием и имеют прямое отношение к ИСТИНЕ. В самом деле, как я могу оценить предмет, отношение или явление, не обладая знанием, что он есть такое по своей сути, то есть, не обладая понятием? Утверждать вслед за М.М. Жванецким, что «Кислое молоко – это уже НЕ молоко» можно только зная, что такое молоко. Поэтому часто вместе с понятием «ценности» употребляется определение «истинные», «фундаментальные» или, наоборот, «ложные», «фальшивые» ценности. Очевидно, что мы не будем считать ценностью то, что мы считаем злом, заблуждением или явной ложью и, напротив, готовы доказывать всеми средствами истинность наших собственных ценностей и ложность ценностей наших оппонентов.
Более того, ценность – это то, за что борются, что отстаивают, что защищают, за что отдают жизнь, что возможно, только если иметь убеждение в том, что они истинны. И если лишение благ не делает жизнь человека бессмысленной, то лишение ценностей как раз обессмысливает жизнь человека. Широко известно, что в состоянии социальной аномии резко возрастает количество самоубийств (как в России в 90-е годы, в тот время, как во время блокады Ленинграда их было ничтожно мало). БЛАГА – ПОТРЕБЛЯЮТ. ЦЕННОСТИ – ОТСТАИВАЮТ, ЗА НИХ – БОРЮТСЯ.
Диалектику истины и ценностей современный философ и логик А.А.Ивин развивает в следующем суждении:

«Ценность как отношение соответствия объекта представлению о нем является противоположностью истины как отношения соответствия представления объекту» [Ивин. http://enc-dic.com/philosophy/Cennost-2621/ ].


Если наше представление не соответствует своему объекту, должно быть изменено наше представление, которое в этом случае не является истинным. Если же объект не соответствует нашему представлению о нем, изменению подлежит объект. Или, другими словами:

«Если идея соответствует своему объекту, то истинной считается обычно идея; если же объект соответствует идее, хорошим считается сам объект» [там же].

Ивин дальше делает верное методологическое замечание:

«Вопрос о соотношении истины и ценности является одним из аспектов более общей проблемы взаимосвязи созерцания и действия, теории и практики» [там же].

Истинностное отношение – это теоретическое отношение, сфера духа, познания. Ценностное отношение – это практическое отношение, сфера социальной практики. Мы здесь не говорим о диалектике абсолютной и относительной истины, поскольку эти азы диалектики все знают.

Из этих теоретических рассуждений следует один очень практический вывод: Лозунги типа: «С нами Бог!», «Наш дело правое», «Мы — рыцари добра» — корректны ТОЛЬКО ДЛЯ СЛАБОГО, БОРЮЩЕГОСЯ ЗА СВОИ ЦЕННОСТИ СУБЪЕКТА. Сильный в политике не вправе утверждать себя в качестве носителя истины.

Индивидуальная свобода как ценность

Духовно-практическим, аксиологическим освоением человеком мира и самого себя является наше поведение и наше сознание в сфере политики и власти.  Не практические действия политиков (это практическое освоение), а наше с вами политическое поведение и политическое сознание. Рассуждения в духе Макиавелли о несовместимости политики и нравственности по определению, по сути своей, и, следовательно, безнравственности политики в принципе сегодня весьма модны среди молодежи. Но это – рассуждения от эмпирии, от повседневных наблюдений, от личного опыта. То есть рассуждения обывательские, ибо обыватель рассуждает, опираясь только на личный опыт. О сущностях явлений он судить не способен.  

Но давайте задумаемся, к какой духовной практике приводит политический маккиавеллизм? У молодежи такая позиция сразу же отбивает всякое желание гражданского участия и, как следствие, появляется участие антигражданское. В лучшем случае это эскапизм, маргинализм, инфантилизм, в худшем – они сами становятся скептиками и циниками и начинают смотреть на политику как сферу обогащения.

Но жесткая философия скептицизма или кинизма по плечу не многим молодым людям. Это надо быть абсолютным негативистом и социопатом. Большинству здоровых молодых людей нужны светлые принципы и идеи. И вот вам современное либертарианство: долой любое насилие, в том числе государственное; государство – это зло; мы сами с усами, сами знаем, что нам надо; будем самоуправляться без государства; да здравствует свобода; свобода – наш новый бог!

«У большинства людей мысль, что каждый человек принадлежит исключительно себе, не вызывает удивления» [https://libertarian-party.ru/ ]

— читаем мы на сайте либертарианской партии. То есть программный текст сразу же начинается с риторического приема «Все же знают, что…». У большинства наших соотечественников, и не только их, вызывает удивление как раз это нелепое и недоказанное утверждение, что каждый человек принадлежит самому себе. В-первых потому, что это высказывание логически несостоятельно: оно предполагает знание «кто я», а такое знание невозможно без первоначального знания «кто мы», то есть те, кто и создал мое «Я».  А во-вторых потому, что рассуждать о сущности человека в терминах собственности – это, по меньшей мере, не корректно. Впрочем, для Гоббса и Локка это как раз было корректно. 

Таковы же рассуждения либертарианцев о государстве:

«Хотя современное государство сложилось относительно недавно, его существование и необходимость чаще всего принимаются людьми как неоспоримая данность. К счастью, с этой «данностью» можно бороться»

читаем на том же сайте. В этой борьбе с государством угадайте, кто победит? Правильно – государство. Но только такое, в котором наивным и чистосердечным идеалистам-либертарианцам места не будет. Просто праздник для коррупции! 

Между тем еще Гегель писал:

«Ненависть к закону, праву, выраженному в законе, есть тот признак, по которому открываются и безошибочно познаются в их подлинном выражении фанатизм, слабоумие и лицемерие добрых намерений, во что бы они не рядились» [Гегель, 1990, стр. 282].

Что, наши либертарианцы хотят революции и социализма? Нет, не хотят ведь! Социализма они боятся больше, чем капитализма, ибо социализм для них синоним тоталитаризма. Там им бы просто не дали бы протестовать. А тут дают. Они не задумывались – почему дают-то? А потому и дают, что они не лезут в политику, в государственную деятельность, они против нее протестуют. А чего хотят-то? А ничего, протестовать хотят. Свободы. За все хорошее против всего плохого. А платит Сорос.  

Математика на службе манипуляторов сознанием

Несколько дней как прочел обе книжки Джона Перкинса и обдумываю полученную «информацию». Вот замечательный образчик манипуляции на высочайшем уровне. В недрах некоей инженерно-консалтинговой фирмы MAIN, занимавшейся целенаправленным обманом в области экономических прогнозов для развивающихся стран, в 70-е годы рождается идея привлечь для своих манипуляций науку математику. И вот экономист MAIN Джон Перкинс по поручению фирмы для этой цели нанимает математика из Массачусетского технологического института, и тот за полгода, по словам Перкинса:

«преобразовал метод Маркова для экономического моделирования» [Перкинс Д. Новая исповедь экономического убийцы. Москва: Протекст, 2016, с.89].

Об ограниченных возможностях применения метода А.А Маркова в социологии писал в то время еще Станислав Лем в своей книге 1971 года «Анекс». В главе «Прикладная кибернетика: пример из области социологии» мы читаем: марковские процессы имеют место тогда, когда

«предсказание о будущем состоянии основано исключительно на знании о состоянии актуальном, информация же обо всех более ранних состояниях не существенная для определения» [Лем С. Диалоги. М.,2005, стр. 396].

Примечательно, однако, что Лем, будучи человеком методологически подготовленным и зрелым, на той же странице высказывает сомнение:

«наверняка социо-культурногенетические процессы так просто моделировать не удастся» [там же].

Наш американский «экономический убийца» вряд ли не читал предостережение Лема. Читал и проигнорировал. Ибо он именно это и делает. То есть моделирует социо-культурногенетические процессы «так просто», как будто это процессы физические. Результаты этого «преобразования» идей математика Маркова

«для прогнозирования влияния инфраструктурных инвестиций на экономическое развитие» [Перкинс, 2016, с. 164]

были опубликованы Перкинсом, некоторые в соавторстве с Прасадом (тем самым математиком), в ряде статей в 1973 — 1975 годах. Ссылки на эти статьи Перкинс приводит в первой своей книге 2004 года (Исповедь экономического убийцы. М.:Протекст, 2014, с.341; их можно также найти в интернете.  Оценку же этого «преобразования» дает сам Перкинс:

«Это было именно то, чего нам не хватало: инструмент, научно “доказывающий” [кавычки автора!], что мы приносим большую пользу странам, втягивая их в долговую ловушку, из которой они никогда не смогут выбраться. На самом деле только высококвалифицированный эконометрист, имея уймы времени и денег, мог бы разобраться во всех сложностях метода Маркова или поставить под сомнение наши выводы» [Перкинс, 2016, с. 89].

Не удивляемся, что цели «исследования», как это и должно быть во всякой манипуляции, заранее предполагались в самом заказе:

«Модель предполагала придание субъективной вероятности прогнозам, касающимся роста некоторых секторов экономики. Она идеально подходила для обоснования завышенных оценок роста, которые мы так любили показывать в целях получения крупных кредитов» [Перкинс, 2016, с.89].

Почему понадобилось «научное обоснование» манипуляции? Не потому ли, что на повестке дня к концу 70-х встал Иран – страна с более древней культурой и более мощным экономическим потенциалом, чем Эквадор, Панама, Индонезия, Колумбия и даже Саудовская Аравия с ее нефтью? Умнее оказался Иран, свергнув шаха и встав на рельсы экономической независимости, не клюнул на псевдонаучные разработки экономических киллеров. Закрадывается крамольная мысль: а у нас-то в 90-е в министерствах сидели не те же экономические киллеры, вроде Джона Перкинса? Мне только кажется или на самом деле где-то уже есть их «исповеди» и «признания»? И нам еще что-то будут говорить о свободе на путях либерализации и рынка?

ВНИМАТЕЛЬНО ЛИ МЫ ЧИТАЕМ К.МАРКСА?

Аксиомой стало утверждение о классовой природе государства в марксизме; а марксистскую теорию государства так и называют классовой теорией. К сожалению, часто забывают о другой аксиоме: Маркс невозможен без Гегеля. И гегелевская диалектика хоть и была «поставлена с головы на ноги», а все же осталась диалектикой. Осталась она и в теории государства, которая, может быть, не очень-то и классовая, а может и вообще не классовая. Судите сами.

Гегелевская диалектика гражданского общества и государства была продолжена и К. Марксом, который гражданское общество понимал не в узком, формально правовом аспекте, а предельно широко:

«Форма общения, на всех существовавших до сих пор исторических ступенях обуславливаемая производительными силами и в свою очередь их обуславливающая, есть гражданское общество» [Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. Т.1. М.: Политиздат, 1979. -640с. С. 4-76.7, стр.28-29]

Задачу свою он видел в том, чтобы

«… рассмотреть действительный процесс производства и понять связанную с данным способом производства и порожденную им форму общения – т.е. гражданское общество на его различных ступенях – как основу всей истории» [там же, стр.32-33].

Маркс специально обращает внимание на то, что в действительности общественный договор есть не философская абстракция, обозначающая свободное волеизъявление граждан, как это представлено, например, у Руссо [там же, стр.62 и ссылка 30], а вполне конкретное соглашение, созданное в рамках конкретных производительных сил и «форм общения», то есть форм гражданского общества, как это было в Северной Америке.

Так же определенно писал Маркс о государстве:

«Благодаря высвобождению частной собственности из общности [т.е. из гражданского общества в широком его понимании], государство приобрело самостоятельное существование наряду с гражданским обществом и вне его; но на деле государство есть не что иное, как форма организации, которую неизбежно должны принять буржуа, чтобы … взаимно гарантировать свою собственность и свои интересы» [там же, стр.72].

По поводу же фетишизации государства было сказано следующее:

«Именно благодаря этому противоречию между частным и общим интересом последний, в виде государства, принимает самостоятельную форму, оторванную от действительных – как отдельных, так и совместных – интересов, а вместе с тем форму иллюзорной общности» [там же, стр.25].

Идея отмирания государства в далеком будущем, в бесклассовом обществе никогда не была политической целью в марксизме и даже не была одной из важных идей ни в тактике, ни в стратегии. В Манифесте такие идеи левых, как «превращение государства в простое управление производством» названы авторами утопиями («имеют еще совершенно утопический характер» [Маркс К., Энгельс Ф. Манифест Коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения. В 3-х т. Т.1. М.: Политиздат, 1979. -640с. с. 95-138., стр. 136]). Здесь уместно вспомнить знаменитый спор К. Маркса с М. Бакуниным, нашим отечественным анархистом и непримиримым борцом против любого насилия и угнетения, в первую очередь государственного.

 

Права человека и демократия у Самюэля Хантингтона

Вот Хантингтон в параграфе «Права человека и демократия» [Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., изд-во АСТ, 2016. -640с.] не зря объединяет эти два понятия. Но ведь трактует-то он их как? Права человека для него – это права индивида, поскольку человек для него – отдельный индивид. А демос, народ для него – это совокупность отдельных и независимых индивидов. Демократия, следовательно, по Хантингтону – это власть отдельных и независимых индивидов. Но ведь «отдельные» и независимые индивиды – вещь не бывалая; это идеологема эпохи Просвещения, выдуманная Гоббсом и Локком и «обоснованная» позже М. Вебером. В действительности, объективно индивиды существуют с социуме в виде социальных общностей со своими целями и интересами. И либо индивиды сознают это, и тогда из «отдельных» индивидов превращаются в организованные социальные группы; либо не сознают этого, и тогда превращаются в толпу, нуждающуюся в харизматическом лидере, который, как правило, этой толпой манипулирует в целях, толпе не известных и не понятных. Вывод: демократия по Хантингтону — это охлократия.

Вот Хантингтон, ничтоже сумняшеся (он вообще очень искренний американец), пишет: американские «попытки поддержки прав человека в Азии» натолкнулись «на самое ожесточенное сопротивление» [с.325]. Это как? Это значит либо азиаты такие тупые, что не понимают своей пользы; либо попытки были какие-то не правильные, что азиатам не понравились; либо сама идеологема «прав человека» не устраивала азиатов, будучи крапленой картой, идеологической подтасовкой, манипуляцией.

Или вот Хантингтон пишет:

«Конфуцианское наследие Китая, в котором особое значение придается власти авторитетов, порядку, иерархии и верховенству коллектива над личностью, создает препятствия для демократизации. Тем не менее, благодаря подъему экономики, в Китае все выше становится уровень благосостояния, экономический рост порождает динамическую буржуазию и быстро растущий средний класс, а также приводит к сосредоточению экономической власти вне правительственного контроля» [Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М., АСТ, 2016. -640с. Стр. 415].

Из этого следует, что, по Хантингтону: 1) С демократией не совместимы: авторитеты, порядок и иерархия, 2) коллектив – это не демос, демос – это совокупность отдельных индивидов, которых автор называет «личностями», 3) Повышение благосостояния и подъем экономики – это все заслуга динамической буржуазии и среднего класса, 4) демократия и правительственный контроль обратно пропорциональны: чем больше демократии, по Хантингтону, тем меньше правительственный контроль; и наоборот — чем выше правительственный контроль — тем меньше демократии. И мы еще удивляемся происходящему сегодня в США?!

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ИЗ КНИГИ А. КУРПАТОВА

Курпатов А.В. Четвертая мировая война. Будущее уже радом! С-Пб.: ООО Дом Печати Издательства Книготорговли «Капитал», 2019. -400с.

Автор книги пишет о грядущей победе искусственного интеллекта. Он что, верит в это? Сомневаюсь. Значит лукавит? Для начала А. Курпатов декларирует «информационное» (цифровое) общество как некую данность:

«Остались только цифра и человек – два реальных конкурента за мировое господство, и Четвертая мировая война развернется между ними» [с.369].

Дальше констатирует влияние цифры на мозг:

«Наш мозг не справляется с надвигающимся информационным штормом, наше мышление упрощается и примитивизируется. Вкупе же с утратой всяких социальных иерархий и при ложной трактовке понятия «свобода мнений» («личное мнение» должно подкрепляться структурой фактов, а не личным же мнением) это приводит к тотальной неспособности к обучению и развитию» [с.385].

Автор лукавит, когда говорит «наш». Его мозг справляется. Но что же делать тем, чей мозг не справляется? Начинать новое движение луддитов против «цифры»? Нет, поскольку:

«… любой анархизм хоть и начинается, как правило, с красивой идеи о полной свободе и всеобщем либерализме, заканчивается почти всегда одинаково – разгульным бандитизмом имени Нестора Ивановича Махно» [с.376].

Тем более, что:

«…искусственный интеллект, судя по всему, и не будет этого делать [воевать с человеком в лоб]. Действуя по принципу «мягкой силы», он просто лишить нас соображаловки, а мы на этом и кончимся» [с.387].

Что ж, автор бьет в колокола? Приходит в ужас? Возмущается? Как решает он проблему-то? А вот как:

«Конечно, думающих всегда меньшинство. Но именно от этого меньшинства и зависит будущее всего человечества» [с. 382].

Ну так понятно, почему на бизнес-завтраке Сбербанка на Давосском форуме Курпатов был одним из докладчиков, а кураторы и участники форума сидели такие довольные. Логика-то простая: оглупить большинство цифровыми технологиями, убедив их в том, что «искусственный интеллект» все равно победит; обучить меньшинство управлять с помощью этих цифровых технологий; и убедить то же большинство, что это ими управляет «искусственный интеллект», а не обученное цифровым технологиям меньшинство.

Так вот ты какой, северный олень!

(свободные рассуждения о цифровой эре)

Немец Клаус Шваб [Шваб К. Четвертая промышленная революция. Перевод с англ. М.,2018. -208с.], совсем не левый, не стесняется ссылаться на К. Маркса. В отличие от многих наших интеллектуалов, изрыгающих проклятия в адрес как теоретика коммунизма, так и самой теории и особенно практики коммунизма, при этом не читая, разумеется, самого Маркса. А Шваб читал и изучал. А потому не стесняется и пишет:

«Карл Маркс выражал обеспокоенность тем, что процесс специализации может лишить работника ощущения смысла, который мы ищем в работе, а Бакминстер Фуллер предупреждал, что чрезмерная специализация «отключает поисковые настройки широкого диапазона и тем самым пресекает дальнейшее открытие всемогущих более общих принципов»» [с.65].

Поэтому

«стремление к осмысленному участию становится основным вопросом. Это особенно относится к молодому поколению», поскольку людей сегодня «интересует не только баланс работы и личной жизни, но также их гармоничная интеграция».

Однако, признается Шваб откровенно,

«Боюсь, что будущее обеспечит возможность такой реализации далеко не для всех» [с.65].

Как это «не всех»? А кого? Это что значит? Автор – не мистик, в голове которого Будущее – это субъект, который кого-то обеспечивает возможностями, кого-то нет. Напротив, автор в своей книге многократно ставит проблему управления социальной динамикой и получения выгод от четвертой промышленной революции. Все дело в том, что от четвертой промышленной революции не все получат выгоду! О как! От всех трех предыдущих промышленных революций выгоду получали все, поскольку все, в конце концов, вставали на путь производящего хозяйства, индустриализации и НТР. Даже те, кому палки в колеса этой самой индустриализации и НТР вставляли. А от четвертой революции объективно получат выгоду не все? Почему? Разберемся в аргументации Клауса Шваба.

Аргумент первый. Цифровая эра неизбежна, от нее не уйти (мы не будем приводить цитаты к каждому аргументу — желающие могут их легко найти в указанном источнике).

Аргумент второй. Цифровая эра меняет экономику, которая превращается в экономику «по требованию».

Аргумент третий. Цифровая экономика меняет людей, все более превращающихся в потребителей.

Аргумент четвертый. Цифровая эра меняет политику, которая требует иных моделей взаимодействия государства, бизнеса и гражданского общества.

Именно так: для Шваба бизнес – это не гражданское общество, это особый социальный субъект. Это, конечно, лучше, чем первоначальные представления «отцов-основателей», для которых гражданином являлся только тот, кто свободен и платит налоги. Но как такое «сословное» деление согласуется с социальным государством? А никак. Сейчас увидим, что никак.  

Аргумент пятый. Цифровая эра создает новое неравенство, обостряя старое.

«В то время как новые технологии и инновационные предприятия предлагают новые товары и услуги, которые способны улучшить жизнь многих людей, те же самые технологии и системы, которые их поддерживают, могут также оказать воздействие, которого мы хотели бы избежать. Последствия этого влияния разнообразны: от массовой безработицы и роста неравенства, о чем шла речь выше, до опасностей, которые несут в себе самоуправляемые системы вооружений и новые риски, связанные с киберпространством» [с.81].

Аргумент шестой. Неравенство в цифровую эру в «информационном обществе» чревато социальными обострениями, охлос становится неуправляемым.

«Критически опасно то, что гиперсвязанность мира в условиях растущего неравенства может привести к усилению фрагментации, сегрегации и социальных волнений, которые в свою очередь создадут ситуацию для развития насильственного экстремизма» [с.99].

Что же, нас ждет социальный и политический хаос? Мировое гуляй-поле? Пора читать князя П. Кропоткина и брать пример с М. Бакунина? Как бы не так! У автора (авторов?) все продумано.    

Аргумент седьмой. Цифровая политика в цифровую эру противоречит всякой демократии, и рассуждения Шваба о необходимости поиска гармонии между государством, бизнесом и гражданским обществом не более, чем рассуждения. Прогноз же иной:

«баланс между надзором и свободой стремительно нарушается в сторону усиления контроля» [с.91]. Всемирный экономический форум в Давосе. ноябрь, 2015.

А вот и политический субъект, которому, по прогнозу Давосского форума, будет принадлежать, в конце концов, власть:

Аргумент восьмой:

«Четвертая промышленная революция изменит характер угроз для безопасности, а также окажет влияние на смещение власти не только в географическом отношении, но и от государственных структур к негосударственным. В условиях роста вооруженных негосударственных формирований на фоне уже непростого и все более усложняющегося геополитического ландшафта перспектива создания общей платформы для сотрудничества в отношении ключевых проблем международной безопасности становится задачей критически важной, и при этом требующей больших усилий» [с.99].

Так вот ты какой, северный олень! Все понимают, что такое «негосударственные силовые структуры»? Ага, они самые, только уже не в коричневых рубашках. Так вот что имеет в виду автор, когда пишет во введении:

«Формирование четвертой промышленной революции как имеющей творческое начало, ориентированное на человека, а не как дегуманизирующей и обезличивающей силы, – это задача, которая не подвластна одному человеку, отрасли, региону или культуре. Фундаментальный и глобальный характер данной революции означает, что она станет неотъемлемой частью всех стран, экономических систем, отраслей и людей» [с.11].

Мы даже можем почти поименно назвать того человека (человеков), на которого четвертая промышленная революция ориентирована. Их не так и много.
И когда автор пишет, опять-таки прямо во введении:

«Технология не является внешней привнесенной силой, которая не поддается нашему контролю» [с.11],

мы вправе спросить: «Вы, собственно, кого имеете в виду, говоря “нашему”?». И теперь принципиально иначе читается:

«Мы не ограничены необходимостью однозначного выбора между «принять и смириться» или «отказаться и лишиться». С помощью радикальных технологических изменений мы имеем возможность поразмышлять, кто мы есть на самом деле и как мы воспринимаем мир. Чем больше мы размышляем о том, как использовать огромные преимущества технологической революции, чем внимательнее мы всматриваемся в самих себя и в базовые социальные модели, которые воплощают и создают эти технологии, тем шире наши возможности формировать эту новую революцию, чтобы сделать мир лучше» [с.  11].

Лучше для кого, позвольте спросить? Для вас? А вы – это кто?

Во второй своей книге, написанной совместно с Николасом Дэвисом, «Технологии четвертой промышленной революции» [Москва, Эксмо, 2018] Шваб, не стесняясь, везде декларирует, что «Все технологии имеют политическую природу» [Шваб, 2018, с.62]. Затем он декларирует приоритет ценностей в решении вопроса о взаимодействии технологий и общества. Затем призывает искать диалог между «общественностью, правительством и бизнесом», проговариваясь, тем самым, что это для него разные политические субъекты с несовпадающими интересами. И, наконец, в главном, по его мнению, вопросе о правах человека декларирует:

«Это больше не прерогатива государств и международных организаций – частный сектор должен занять ведущую позицию. Для начала частным организациям и их акционерам следует пересмотреть свои ценности с учетом ВДПЧ и других стандартов в области прав человека, а затем разработать механизмы, позволяющие оценивать соответствие выбранному курсу» [Шваб, 2018, с. 66].

Ну, и вишенка на торте четвертой промышленной революции:

«Понятие «гибкое управление» не подразумевает нормативной неопределенности или беспрестанной лихорадочной активности со стороны политиков. Было бы ошибкой считать, что мы вынуждены выбирать один из двух одинаково неприятных вариантов законодательной структуры: устаревшую, но стабильную с одной стороны или современную, но непостоянную – с другой. В эпоху четвертой промышленной революции требуется не столько обеспечить больший объем принимаемых решений или большую скорость их принятия, сколько создать нормативную и законодательную экосистему, которая позволит вырабатывать более устойчивые юридические структуры. Этот подход может быть усилен за счет выделения дополнительного пространства для спокойного пребывания, где можно было бы размышлять о важных решениях, которые предстоит принять. Сложность задачи состоит в том, чтобы сделать это неторопливое обдумывание гораздо более продуктивным, чем сейчас, но при этом предугадывающим будущее, чтобы создать максимальное пространство для появления инноваций» [с.89].

То есть в будущем, по Швабу, рулить должны не государства и жаде не ТНК, о которых так много было шума еще вчера. Нет! Рулить в будущем должен «частный сектор», который еще круче ТНК. И кто это? Как вы думаете? А это новая, современная форма крупного капитала — цифровые сетевые платформы. ТНК владеют капиталом в виде средств производства, в то время как мировые цифровые сетевые платформы владеют напрямую умами людей. А идея, овладевая умами людей, становится материальной силой. Даже если эта идея — фэйк.     

«Вон оно как, Михалыч!», — откровенно говорит нам Клаус Шваб. А мы ему в ответ: «Как тебе не стыдно, Дулин!».

«Никогда не было, и вот — опят ь…»

Полвека назад на загнивающем Западе был взят курс на создание общества потребления. Программа построения развитого капитализма была успешно выполнена и перевыполнена (если считать нашу им помощь с развалом СССР). Остро-критичные предупреждения-прогнозы философов-постмодернистов не только не помешали выполнению программы, но были просто ею же гениально абсорбированы, как, например, субкультура хиппи и многие другие «внесистемные» и «антисистемные» феномены. Тревога по поводу «симулякризации», «символического обмена» и «смерти социального» сменилась сегодня тревогой, связанной с «цифровизацией», «трансгуманизмом» и «глобализацией». Но это – У НИХ, ТАМ. А согласно нашей «народной» поговорке «Тут вам не там». 

Мы имеем в виду известное нашим соотечественникам по нашей Отечественной истории социальное явление граблей, на которые наступают, вместо того, чтобы их убрать с дороги. По сравнению с временами П.Я. Чаадаева в XX веке не Россия, а Европа стала полигоном испытаний человеческого материала и являет нам ярчайший пример «как не надо делать». А у России в XXI веке (как, впрочем, и на протяжении всей истории, в чем ее уникальность, на наш взгляд), есть удивительная возможность учиться на чужих ошибках. У нас же с вами есть блестящая возможность указать на то, как она, наша Родина, не делает этого, наступая очередной раз на грабли.

Мы, собственно, исходим из следующих очевидных, на наш взгляд, посылок:

Первое: Подвижки в политической элите позволяют утверждать, что РФ взят, наконец-то, курс на построение государственного капитализма.

Этот «тренд», кстати, не может не радовать сегодня истинно левых (не путать с ложно-левыми, к которым мы относим либералов, а тем более – либертарианцев), к которым мы относим и себя, поскольку путь к социализму сегодня лежит именно через гос. капитализм.

Второе: Проект государственного капитализма исторически нов. Аналогом может служить лишь исторический опыт Германии при О. Бисмарке, но этот опыт сегодня явно устарел и нам не годится. Отечественного опыта построения государственного капитализма у нас нет, поскольку, как известно, Россия впрыгнула в социализм, фактически, из феодализма. Но у нас, по крайней мере, есть отрицательный опыт построения либерально-олигархического капитализма в 90-е годы, что уже хорошая прививка от ошибок.  

Третье: Отсутствие политической смелости у высшего руководства, которое ориентируется на консервативную идеологию, приводит (в который уже раз!) к копированию не годного для нас зарубежного опыта во многих областях материального и духовного производства.

Результат: МЫ ПОВТОРЯЕМ ЗАПАДНЫЙ ОТРИЦАТЕЛЬНЫЙ ОПЫТ РЕАЛИЗАЦИИ ПРОЕКТА ОБЩЕСТВА ПОТРЕБЛЕНИЯ ТОЛЬКО, В ОТЛИЧИЕ ОТ «НИХ», — НЕ В УСЛОВИЯХ ИЗОБИЛИЯ, А В УСЛОВИЯХ НЕДОПРОИЗВОДСТВА.

А теперь, внимание, понимаем ли мы, что значит – иметь массового избалованного потребителя в условиях недопроизводства? А в условиях недопроизводства, усиленного пандемией?

В подтверждение – цитата. Книга Жана Бодрийяра «Общество потребления. Его мифы и структуры» вышла в 1970. Это была ИХ головная боль – формирование нового потребителя, который суть обыватель. Бодрийяр писал:

«… на Западе экзальтированные биографии героев производства уступают повсюду сегодня место биографиям героев потребления. Великие образцовые жизни “self-made men” и основателей, первопроходцев, исследователей и колонистов, которые последовали за образцовыми жизнями святых и исторических людей, уступили место жизнеописаниям звезд кино, спорта и игр, нескольких позолоченных принцев или международных феодалов, короче, великих расточителей… в них прославляется жизнь, полная избытка…» [Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. М.: Культурная революция; Республика, 2006. -269с. Стр. 70].  

Как-то все это напоминает нам что-то очень знакомое из нашей сегодняшней жизни и СМИ. Свобода слова, независимость СМИ, рейтинги, востребованность публикой – это все понятно. Но ведь и цену всего этого мы знаем сегодня, в отличие от западной действительности полувековой давности. Они же нам эту цену за полвека и показали! А мы теперь все это будем игнорировать в борьбе за демократию? Да ведь и на это у нас есть «народная» пословица: «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда». А потом будем сетовать: «Никогда не было, и вот опять…».

Как создавался плановый капит ализм на Западе

Взял с полки книгу «Фабрики мысли» Пола Диксона. И сразу наткнулся на потрясающий факт. Книга написана в 1971 году, переведена и издана у нас в 1976 году. То есть, тот факт, что никакого свободного рынка в США не было в 70-е годы, а в США, напротив, формировалась плановая капиталистическая экономика, был прекрасно известен нашим «реформаторам». Между тем, в 90-е годы они нам втюхали фишку про всемогущий рынок, а Центр стратегических разработок при правительстве РФ появился у нас только в декабре 1999 года. 

Одна из таких аналитических групп, называемых «фабриками мысли», в Калифорнии пришла в 70-е годы к выводу, что:

«до 2000 года для Соединенных штатов существует одиннадцать альтернативных вариантов развития. Почти все варианты, за немногими исключениями, предсказывают, что положение ухудшится, и сейчас группа старается найти способ направить нацию на путь, ведущий к тем немногим альтернативам, которые сулят улучшения» [Диксон П. Фабрики мысли. М., ООО «Издательство АСТ», 2004. -505с. Стр.10].

 Другой вкусный факт: группой специалистов по играм проигрывалась в 70-е годы гражданская война в США 1990 года [Ср.11]. Капиталистическая плановая экономика начиналась с Центра распространения федеральной научной и технической информации, возглавляющего «империю НИР»; он был создан в 1950 году, усовершенствован в 1964 году и финансируется правительством США [Стр. 13]. Архивы Центра, однако, не охватывают исследования частных корпораций, университетов и местных аналогичных центров, а также других федеральных центров. Источники финансирования разные, но 2/3 – федеральное правительство. Так обстояли дела уже в 70-е годы. В разработке таких центров были вопросы и проблемы далеко за пределами самих США, в том числе – задачи управления социальной динамикой развивающихся стран. А вот и подтверждение идеи влияния наших успехов в образовании: автор подтверждает, что запуск наших спутников заставил США пересмотреть не только затраты на НИР, но и их структуру, в том числе – затраты «на начальное образование» и на образование вообще [Стр.19].

Но какова манипуляция в нашем буржуазном Отечестве! После Второй мировой войны США вводит в свою систему управления элементы планирования. Этого оказывается недостаточно, социализм все равно оказывается более продуктивен, доказательством чего стало не только быстрое восстановление после разрушительной войны, но и прорыв в космос. В 60-е годы XX столетия США всерьез обеспокоены системным отставанием от СССР, и элементы планирования становятся уже не элементами, а системным компонентом, а «империя НИР» — основой стратегического планирования политики и экономики государством. Центры аналитики становятся «фабриками мысли», то есть уже не частью науки, а частью политики, поскольку проплачены госдепом и крупными корпорациями, аффилированными с госдепом. Частью системных разработок по планированию внешней политики становится управление социальными процессами в других странах, в том числе и в СССР. И тут – наша «катастройка». Американцы нам продают идею свободного рынка, мы ее, как глупые туземцы, покупаем за побрякушки («за колбасу»). Все 90-е годы о центрах стратегического анализа и планирования у нас не слышно вообще ничего, а о НИР говорить вообще не приходится. Наступают «нулевые». Обстановка в РФ меняется коренным образом, хоть и постепенно. Заговорили о Центрах стратегического планирования, они даже появляются. Сначала при правительстве РФ, затем в субъектах федерации, еще где-то. Но «продают» их нам под протухшим рыночным соусом – как компоненты «гражданского общества», как связующие звенья между «властью» и «народом», «главный мост между властью и знанием».

Так, заявляется, что

«какая-то часть аналитических центров готова существовать в виде агентов, действующих по подряду, заказу, выполняя чужую волю, полностью идентифицируя политическую сферу с политическим рынком, где целью является получение прибыли и ни о какой миссии говорить не приходится. Во втором случае ФМ направлены на реализацию определенной программы, на реформы, они видят цель своей деятельности в преобразовании общества в определенном направлении и используют политические структуры и властные агентства как механизмы для достижения этих целей» [Балаян А. А., Сунгуров А. Ю. Фабрики мысли: международный и российский опыт: учеб. пособие; Санкт-Петербургский филиал Нац. исслед. ун-та «Высшая школа экономики». СПб.: Отдел оперативной полиграфии НИУ ВШЭ. Санкт-Петербург, 2014. — 236 стр. — 200 экз. Стр.13].    

Между тем авторы того же учебного пособия признаются, что:

«Уже начиная с конца прошлого века предметом внимания многих исследователей становится опыт появления и развития ФМ в странах Восточной Европы, бывшего СССР и в других поставторитарных странах. Так, Раймонд Струйк уже в конце 1990-х годов опубликовал, по-видимому, первую книгу о появлении ФМ в странах бывшего советского блока [32]. Его следующая книга вышла уже в рамках программы Фонда Сороса в Будапеште; о ее практической направленности свидетельствует само название — «Менеджмент фабрик мысли: практическое руководство для созревающих организаций» [33]» [Балаян, Сунгуров, стр.16].

В чьих же руках сегодня менеджмент фабрик нашей, российской мысли? В состав руководства ЦСР при Правительстве РФ (в разное время) входили: Герман ГРЕФ, Эльвира НАБИУЛЛИНА, Алексей КУДРИН, Дмитрий МЕЗЕНЦЕВ, Максим ОРЕШКИН. И только с января 2020 года его возглавил Максим Решетников, а в совет входят два доктора из ВШЭ по-прежнему, в том числе ректор ВШЭ Ярослав Кузьминов. Как далека эта структура от РЭНД или Гудзоновского института, о которых подробно писал Пол Диксон в 1971 (!) году.

Алгебра как «орудие расизма«

В Открытом эфире 25 февраля 2021 года подняли вопрос о неополиткорректности, продвигаемой сегодня на Западе, согласно которой Шекспир – расист, а алгебра – расистская наука. И не понимают в студии, что вопрос с алгеброй не так смешон, как им кажется. Они прикалываются, треплются об африканской математике или азиатской химии, об этно-науке и пр. А вопрос серьезнее. Это ведь развитие идей, высказанных в Всемирном докладе ЮНЕСКО «К обществам знания» http://unesdoc.unesco.org/images/0014/001418/141843r.pdf

Что же мы читаем в докладе? А в докладе ЮНЕСКО предлагается отказаться от экспорта науки и технологий в развивающиеся страны. Вместо этого предлагается «когнитивно обогащать» знания и технологии, опираясь на принцип гуманизма и уважения к индивидуальным региональным особенностям. Общества (именно так — во множественном числе!) знания, согласно тексту доклада,

«это общества, источником развития которых являются собственное многообразие и собственные способности» [http://unesdoc.unesco.org/images/0014/001418/141843r.pdf ,с.16].

При этом

«Каждое общество располагает собственными преимуществами в сфере знания. Поэтому надо стремиться обеспечить соединение знаний, которыми уже обладают те или иные общества, с новыми формами создания, приобретения и распространения знаний, которые используются в рамках модели экономики знания.

Понятие информационного общества основывается на достижениях технологии. Понятие же обществ знания подразумевает более широкие социальные, этические и политические параметры. … не существует какой-то единой модели, которую можно “поставить под ключ” и которая недостаточно отражала бы культурное и языковое многообразие, которое одно только и может позволить каждому человеку ориентироваться и найти свое место при нынешних стремительных изменениях. Построение любого общества всегда включает различные формы знания и культуры» [http://unesdoc.unesco.org/images/0014/001418/141843r.pdf, с.16].

Что такое различные формы культуры, мы знаем. Но что такое «различные формы знания»? Авторы разъясняют:

«…информационная революция четко усиливает гегемонию технических и научных знаний над другими видами знаний: ноу-хау, автохтонными или туземными знаниями, местными знаниями, устными традициями, повседневными знаниями» [там же, с.150].

От этой гегемонии, по мысли авторов доклада, и надо избавиться современным гуманистам! Как? Надо опираться на формы местного знания! Одна из частей доклада так и называется «Местное знание и устойчивое развитие» [там же, с.151]. Вы не поверите, но для такой стратегии сегрегации в докладе ЮНЕСКО приводится следующее «научное» обоснование:

«Так, пространственный интеллект (spatial intelligence), телесный интеллект (bodily-kinesthetic intelligence), межличностный интеллект (interpersonal intelligence), внутренний интеллект (intrapersonalintelligence) и натуралистический интеллект (naturalist intelligence) зачастую игнорируются при классическом образовании, они более не должны подвергаться подобной маргинализации», а «Конечной формой образования является не одинаковое развитие всех форм интеллекта у всех, а выявление подходов, которые наилучшим образом соответствуют интеллекту каждого обучаемого» [там же, с.61].

Вот так. Какой тип интеллекта дала природа данному этносу — такая и будет у этого этноса наука. Ну, разумеется, подразумевается, что способности к абстрактному мышлению и рациональной науке даны природой европейцу, в силу чего «бремя белого человека» с его наукой и современными технологиями нести ему. Ну а остальным — «наука», основанная на интеллекте пространственном, межличностном, натуралистическом и т.д.

Подробнее см.: Фомин А.П. Судьба научных знаний в «обществах знания» (от какого наследства мы отказываемся?) // Детство: полнота бытия в обществе риска: сборник научных трудов. СПб.: Астерион, 2018.  -477с.  Стр. 195-199. https://fominapru.home.blog/wp-content/uploads/2021/02/93_d181d183d0b4d18cd0b1d0b0_d0bdd0b0d183d187d0bdd18bd185_d0b7d0bdd0b0d0bdd0b8d0b9.pdf

Как уст роен Клаус Шваб?

Руководитель и создатель Давосского форума Клаус Шваб цитирует констатацию ВЭФ:

«В прошлом люди в наибольшей степени идентифицировали себя и свою жизнь по определенной местности, этнической группе, конкретной культуре или даже языку» [Шваб К. Четвертая промышленная революция: перевод с английского. М.: издательство «Э», 2018. -208с. Стр. 101].

То есть у форумчан ВЭФ в Давосе это «даже», сказанное в отношении языка, вовсе не вызывает удивления. Напротив, они сами удивляются тому культурному факту, что можно идентифицировать себя с языком. Просто потому, что язык для них – это просто механическая система знаков, которая не связана для личности и народа с собственной сущностью. Не удивительно поэтому, что идентичность вообще становится у жителей острова Давос управляемой:

«Возникшая вовлеченность в онлайн-взаимодействия и большая возможность соприкосновения с идеями других культур означает, что идентичность в настоящее время стала более многосторонней, чем прежде. Люди сейчас испытывают гораздо меньше неудобств при использовании и управлении своими множественными идентичностями» [там же].

Так они устроены, эти давосяне: они сами выбирают свою идентичность. И мы даже знаем – какую. Еще пример, из той же врезки E на стр.101:

«Поэтому одна из задач четвертой промышленной революции будет состоять в управлении человеческой мобильностью, в том, чтобы обеспечить реализацию ее преимуществ в полной мере, а для этого потребуется привести суверенные права и обязанности в соответствие с индивидуальными правами и пожеланиями, согласовать вопросы национальной и личной безопасности, а также найти способы поддержания социальной гармонии в ситуации нарастающего разнообразия» [там же].

Но в том то и дело, что в рамках классической либеральной политической идеологии XVIII века, где гражданское общество и государство являют собой вечную оппозицию, невозможно «найти способы поддержания социальной гармонии»! Социальная гармония возможна только в рамках Целого, Системы, где государство – не оппозиция гражданскому обществу, а более высокая форма его бытия. И проблема социальной гармонии не в диалоге государства и гражданского общества, а в диалоге и единстве самого гражданского общества. А наивный (?) островитянин Шваб вполне серьезно (или нет?) пишет в параграфе «На пути к большей безопасности в мире», посвященном проблеме безопасности:

«Еще более важно то, сумеем ли мы наладить такое сотрудничество между государственным и частным секторами в глобальном масштабе, которое смягчило бы эту угрозу?» [Шваб, 2018, стр.108].

Впрочем, на той же странице, чуть выше, островитянин Шваб высказывает абсолютное согласие со специалистом по нейроэтике медицинского центра Джорджтаунского университета Джеймсом Джордано, который пишет:

«Вопрос не в том, будут ли негосударственные организации использовать некоторые из методов или технологий нейронауки; вопрос в том, когда и какие именно технологии они будут применять» [там же].

По его мнению,

«мозг станет следующей ареной боевых действий» [Алекс Леверингхаус и Жиль Жакка, «Роботовойны – регулирование робототехнического вооружения», «Оксфордский институт этики, законодательства и вооруженных конфликтов», Программа «Человеческие права для будущих поколений» школы Оксфорд-Мартин Оксфордского университета, 2014 г. http://www. oxfordmartin.ox.ac.uk/downloads/briefngs/Robo-Wars.pdf].

Так как же выглядит это сотрудничество государства и гражданского общества? Да так и выглядит, как писал К. Маркс: государство – политический механизм, аппарат для управления в руках господствующей «негосударственной организации», то есть сегодня – частной корпорации.
А доказательство того, что Шваб вовсе не является наивным островитянином-идеалистом, мы встречаем на странице 100, где написано буквально следующее:

«Мы живем в мире, всецело пронизанном связями, в котором информация, идеи и люди перемещаются быстрее, чем когда-либо. Мы также живем в мире растущего неравенства – явления, которое будет усугубляться масштабными изменениями на рынке труда, описанными мною выше. Усиление социальной изоляции, сложность поиска в современном мире надежных источников смысла, а также разочарование в сложившейся элите и структурах, как мнимых, так и реальных, стимулируют экстремистские движения и позволяют им вербовать сторонников для жестокой борьбы против существующих систем» [Шваб, 2018, с. 100].

То есть Шваб отлично понимает, что есть структуры реальные, а есть – мнимые. Отлично он понимает также и причины, по которым трудно бывает отличить одно от другого и, напротив, спутать их, приняв мнимые структуры за реальные.

Открытым для нас остается только вопрос о том, отличает ли сам Шваб мнимые структуры от реальных? Если нет, значит мнимые структуры он описывает нам в своей книге как реальные, являясь очередным честным буржуазным идеологом, служащим, вопреки его программным декларациям, не прогрессу, а стабилизации, консервации и усилению кризиса Запада. А все рассуждения об инновациях как основе прогресса – лишь свидетельство его наивности.
Хуже, если Шваб все понимает и сознательно вводит читателя в заблуждение, описывая мнимый мир цифровых технологий как реальный. В этом случае К сожалению, в самой книге много таких логических нестыковок, которые явно нам свидетельствуют об этом. Главная из таких нестыковок – явное противоречие в вопросе о субъекте прогресса и перемен.

Дейст вит ельно ли «если бога нет , т о все дозволено»?

Читаю Сергея Даниловича Сказкина [Сказкин С.Д. Введение к книге «Основы средневекового миросозерцания» // Сказкин С.Д. Из истории социально-политической и духовной жизни Западной Европы в Средние века. Материалы научного исследования. М., изд. «Наука», 1981. Стр. 98-127]. Глубокий анализ форм общественного сознания, в частности – роли и места идеологии и христианства как ее религиозной формы.

Но вот автор напоминает нам (а книга писалась в 40-е годы!), что главенство религиозной формы сознания и религии как официальной идеологии в буржуазном обществе – это нонсенс, парадокс. Буржуазное общество по сути своей атеистично, религия в буржуазном обществе может существовать только в форме явной профанации, в искаженной форме, в форме явного и циничного обмана, поскольку капитализм — это наука и техника. И. Кант в своем категорическом императиве сформулировал нравственный закон любой социальности, безотносительно к какой бы то ни было религии. А циничный обман начинается уже с Декларации независимости, принятой тринадцатью соединенными штатами Америки 4 июля 1776 года, где сказано буквально следующее:

«Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью» [http://www.hist.msu.ru/ER/Etext/indpndnc.htm]

Но это же полная профанация Священного писания! Какие «все люди» созданы равными? Адам и Ева? Так они вовсе не созданы равными Творцом. Все, живущие сегодня люди? Так они созданы не Творцом, а самими людьми. А какими неотчуждаемыми правами наделил Творец Адама и Еву? О какой свободе речь, если оба были изгнаны из рая только за то, что осмелились иметь свои суждения о нравственности! А о каком стремлении к счастью можно говорить, если оба были обречены добывать хлеб свой трудом своим, обречены на страдания земные? То есть классическое буржуазное общество с самого начала строится на лжи, опираясь на религиозную идеологию в политике. Но тогда вопрос о нашей идеологии сегодня: религиозная, православная идеология сегодня в России – это архаика, ошибка, консервация, препятствие в развитии.

Еще одна прекрасная мысль, которая очевидна для С.Д. Сказкина, но не очевидна сегодня для многих.

«Нельзя… говорить о христианской морали или морали ислама, нельзя вообще искать в религии того, чего в ней нет и быть не может…» Мораль вообще — это «минимум моральных самоограничений, без которых не мыслимо никакое общество, никакая социальность как таковая». «…религия дает ей лишь особую форму санкции, превращает этику в закон божий. Социальная функция религии заключается не в том, что она создает мораль и этику, а в том, что она утверждает существующий общественный и политический порядок, рассматриваемый как ценность, сублимируя его и возводя его на степень абсолютной ценности, на степень богом установленного, а поэтому неизменного, незыблемого порядка» [Сказкин, 1981, ст. 111].

Мораль вообще своим происхождением не связана с религией; религия лишь освящает мораль, придает ей легитимность и форму. Поэтому утверждение Достоевского «если бога нет, то все позволено» — это утверждение раба. Его острый интерес к униженным и оскорбленным – это интерес к рабскому сознанию, носителем которого, вероятно, был он сам. Сознание Достоевского – это сознание патологическое, исковерканное, искаженное. Не будем говорить о причинах – их было много. И воспитание, и болезнь, и жизненные обстоятельства – все способствовало этому искажению, этой патологии. И то, что он сумел гениально представить нам эту патологию сознания в своих гениальных текстах – за это ему вечная память, за это он вошел в нашу художественную культуру навечно. Но именно за эту патологию сознания одни его читают с интересом, а другие не могут читать вообще. Рабским сознанием наделены и Раскольников, и Ставрогин — рабы собственных низменных страстей. Но это – опять бесы самого Достоевского, которых он гениально вывел на страницы, в публичное пространство, сублимировал в текстах.

Так что не верно утверждение Федора Михайловича Достоевского. Иначе не понятно, почему в советское время бога в людях не было, а нравственность (стыд, долг, чувство вины) была. А сегодня и бог в душах, и церкви не пустуют, а нравственного сознания нет. Чего уж говорить о феномене религиозной нетерпимости — какая тут вообще нравственность!

Ю.М. Лот ман и Л.С. Выгот ский: сходст во и различие

Взял с полки Ю.М. Лотмана, выдающегося филолога. Можно сказать — икону современных филологов. И уже эпиграф к введению вызвал у меня вопрос. Эпиграфом Лотман взял четверостишие Гёте:

Нам говорят: «безумец» и «фантаст»,

Но, выйдя из зависимости грустной,

С годами мозг мыслителя искусный

Мыслителя искусственно создаст.

[Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. СПб., Азбука, 2014. Стр. 5].

Эта монография Лотмана была издана впервые в Лондоне в 1990 году, не мог установить на каком языке. В нашем издательстве она вышла впервые в 1996 году, через три года после смерти автора. В Интернете иногда ошибочно указывают 1999 год. И теперь Лотмана берут на щит наши цифровизаторы. И не даром! Вот уже во введении, где автор задается вопросом «Что такое интеллект?», мы читаем:

«Определяя с этой точки зрения интеллектуальную способность, можно свести ее к следующим функциям:

1. Передача имеющейся информации (текстов).

2. Создание новой информации, то есть создание текстов…

3. Память: способность хранить и воспроизводить информацию (тексты)» [с.6].

А мы теперь удивляемся: откуда у нас в России взялась тяга к трансгуманизму и столь некритическое отношение к планам Давосского форума, изложенным Швабом? В чем, собственно, «ошибка» Лотмана? Или, лучше сказать: что в концепции Лотмана нам представляется не верным? Не верна первичная посылка в концепции. Интеллект у Лотмана есть индивидуальная способность, детерминированная мозгом и «пробужденная» общением с другим интеллектом и другим мозгом. Вот он пишет во введении:

«Ведь и абсолютно нормальный человеческий интеллект, если он от рождения полностью изолирован от поступления текстов из-вне и какого-либо диалога, остается нормальной, но не запущенной в работу машиной. Для функционирования интеллекта требуется другой интеллект» [c.7].

И ссылается на Л.С. Выготского, где тот делает вывод о диалогичности интеллекта, то есть о его социальной природе. Не поленился, нашел ссылку Лотмана на Выготского. Это т.1 «Вопросы теории и истории психологии» — «О психологических системах» [ http://elib.gnpbu.ru/text/vygotsky_ss-v-6tt_t1_1982/go,116;fs,1/ ]. И обнаруживаю, что Выготский, подчеркивая социальную природу интеллекта, пишет о процессе и механизмах интериоризации мышления: «из-вне – внутрь». И вовсе не занимается вопросами психофизиологии мозга. А Лотман напротив, как истинный позитивист, уходит дальше в мозг и занимается механизмами экстериоризации. То есть механизмами из «изнутри – во-вне». Смыслы у Выготского рождаются в культуре, конкретно — в деятельности человека в теле культуры. А смыслы у Лотмана рождаются в мозге индивида, находящегося в диалоге с другим индивидом. У Выготского такой диалог двух индивидов (двух мозгов) – есть лишь мимоходная метафора. А у Лотмана это становится основополагающим принципом.

Если носителем сознания в какой-либо концепции является отдельный индивид с его уникальным мозгом, то его очень легко включить в систему «искусственного интеллекта». Да он уже сегодня и включен в нее! Ситуация совершенно не меняется даже если мы при этом ключевым понятием сделаем диалог между двумя (и более) индивидами, наделенными уникальными мозгами, и скажем, что интеллект рождается только в общении, диалоге двух индивидов. Для искусственного интеллекта абсолютно все равно, сколько индивидов с уникальными мозгами он включит в себя — одного или много. Ситуация меняется коренным образом только тогда, когда субъектом-носителем сознания мы делаем не индивида, а социум. И тогда социальным интеллектом мы будем считать общественное сознание. А диалог, в котором рождается социальный интеллект, — это диалог общества с природой и с самим собой.

Но ведь общественное сознание уже давно не является предметом серьезного научного исследования. Его заменило массовое сознание и различные групповые мнения.

Социальная философия: 2 комментария

Оставьте комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.